Юлия Косульникова — «Что творится в голове у юной девушки?»

Юлия Косульникова «What Goes On In a Young Girl’s Mind?» ( «Что творится в голове у юной девушки?» — перевод Артемий Троицкий)
Это, возможно, главный вопрос мужской половины человечества за всю его историю. Вопросы «Кто виноват?», «Что делать?» и «Где взять деньги?» возникают уже потом. И вот мы смотрим на работы Юли Косульниковой, красивой ранней пост-нимфетки, и возникает этот вопрос. В теоретической и практической плоскости. Young girl, еще в краске, дает young-девичьи ответы: «Зверушки красивые», «Кровь? Там нет крови…»; «Да, я люблю Средневековье». Я всегда считал Россию страной перманентного Средневековья (в последние годы В.Сорокин художественно развил этот тезис), но у Юли другая тема. Это не жлобско-слякотное православие ивано-грозненского розлива, это — нормальная садо-мазохистская готика (плюс – ранний Ренессанс), всеми любимая со времен сладких терзаний Варвары и Себастьяна, грез Кранаха, Боттичелли и любимого автора young girl Рогира ван дер Вейдена. И последний вопрос: увидев все это, готовы ли вы отдаться Юлии Косульниковой? (Имея в виду, что она — не против). Да, проще откупиться.

Артемий Троицкий

Юлия Косульникова – очень молодая и очень молчаливая художница – представляет свою дебютную выставку в галерее «Д 137». Здесь можно увидеть два живописных цикла: первый относится к 2007 году, второй – к осени 2008-го. В обоих преобладают большие картины с изображениями женщин. Все картины существуют без названий и говорят только на языке живописной пластики. И все героини художницы жестко вписаны в раму мифа: они оборачиваются животными (коровами, оленями), позируют в масках тотемных зверей. Однако это не этнографическая реконструкция, инспирированная музейной коллекцией, и не иллюстрация древних сказаний. Глаз считывает сегодняшнюю современную соразмерность и значения этой этнографической образности. Широкие белые и черные полосы на синей маске в форме коровьей головы проложены, как дорожные знаки, как особая геометрия, предупреждающая о запрете движения и о направлениях пути. Тело самой художницы и тело животного рядом с ней попадают под «обстрел» красных, белых и черных линий, как земля ложится под цветную сеть топографа или полоса аэродрома под лучи прожекторов. В следующем цикле возникают образы «второй ступени»: объекты и субъекты, взаимодействующие с героиней. Среди картин из второго цикла особенно странными кажутся две. На одной человеческий торс и бедра, серые, как камень, уступом гладкой скалы упираются в верхний край картины, переходя в нижней части композиции в оковалок, подобный замшелому валуну, который стоит в красной пустыне. На другой – тело сидящей женщины пронизывают синие «скелетные» линии, похожие на антенны или геометризированные венозные сети, которыми в фильмах киберпанка растущие тела «чужих» скрепляются с некоей матрицей. В этих картинах – актах укрощения живописи как живой материи первообразов – проявляется автоматическая связь с матрицей мифологии. Здесь происходит первоначальная разметка мира, начинающаяся для каждого с освоения собственного тела. В живописных форматах это — не часто встречающееся зрелище и мощное зрелище.

Екатерина Андреева